О характере маршала Даву можно слагать легенды, писать мемуары — чем кстати, и занимался один обиженный им генерал.
В корпусе Даву была такая дисциплина, что любо-дорого посмотреть. Маршал оказался сторонником жестких мер — на то он и «железный». Есть правила — их нужно соблюдать. Он же соблюдает, так почему другим так трудно?! Не соблюдаешь — пеняй на себя. Карал Даву без жалости.
Не все офицеры и генералы выдерживали рядом с ним. Несдержанный на язык, жестокий в вопросах соблюдения приказов маршал редко у кого вызывал дружеские чувства. А вот ненависть — сколько угодно.
Особенно отличился генерал Тьебо, прослуживший под началом Даву совсем немного, но зато посвятивший потом жизнь мемуарам, в которых не было страницы, где бы он ни полил маршала грязью.
Именно с легкого пера Тьебо пошел слух, что дорогу, по которой прошел корпус Даву, легко узнать по рядам повешенных солдат.
Даву на самом деле был не подарок. С корпусом совершенно не церемонился. Входили в завоеванный город — поступал приказ маршала: мирных жителей не убивать, не грабить, не насиловать. Кого ловили за нарушением — расстреливали или вешали. Если повезет — отдавали под трибунал, а потом все равно расстреливали или вешали.
Безусловно, ни о каких «рядах повешенных вдоль дороги» речи не шло — 2-3 нарушителя. Зато порядок в корпусе был идеальный.
Не все такой прессинг выдерживали. Когда в Бородинском сражении убили начальника штаба Даву, и он назначил на это место генерала Лежёна — тот забросал Главный штаб и Бертье письмами в стиле Ваньки Жукова: милый дедушка, забери меня отсюда, Христа ради. А потом вообще начал игнорировать обязанности, но честно объяснил — лучше смерть на поле боя, чем жизнь вблизи маршала. Даву, кстати, понял и не расстрелял, а посадил на две недели под арест. Новый начштаба, подобранный лично императором, рыдал, вставал в дверях враспор, просил расстрел, каторгу — что угодно, только не в штаб к Даву. «Хорошая» слава шла о маршале по армии.
Однако с теми, кто как и он, сами выполняли все приказы, Даву был справедлив. Правда, продвинуться по карьерной лестнице с ним было трудно. Отличную службу, проявление храбрости маршал считал делом для солдата естественным, а потому не бегал ежечасно к императору с просьбой наградить или повысить кого-то.
